Письмо первое.

«Дорогой Мэтт,
Проснувшись рано утром, я все еще уверен, что услышу твой бархатный голос, обернусь и увижу тебя выглядывающего из окна, румяного и полного счастья. Ты тихо зайдешь в комнату и посмотришь на меня своими большими теплыми карими глазами. Скажешь, что пора просыпаться и стянешь одеяло. Я, как обычно, обижусь, но в душе мне будет приятно. Смотреть на тебя – этого мне хватало. Но в душе таилось чувство, в котором я не мог тебе признаться.
Вечерами, когда день близился к концу, воздух был теплый, где-то вдали стрекотали кузнечики, солнце выбивалось из штор на белую стену моей комнаты, я лежал на полу, свернувшись калачиком. Слезы текли из моих глаз. Не от горечи, нет, от безысходности, от моей трусости, от любви к тебе. Я лежал и вспоминал те моменты, когда твоя белоснежная кожа так четко выделялась в ночном сумраке, ты улыбался мне, от воспоминаний сердце сжималось, и было трудно дышать, лучи солнца резали глаза.
Мэтт, мы так долго были вместе. Сейчас я сижу в темной квартире, тут до сих пор остался запах твоих любимых сигарет. Я зажег свечку твоей зажигалкой, не против? Почему именно свечка? Помнишь, когда нам было тринадцать, мы забрались в подвал, куда вход был воспрещен и просидели там всю ночь? Это было чудесно. Пыль лезла в нос (а ты так мило чихаешь), мы легли на какой-то старый, но еще прочный матрас, ты положил свечку между нами, в твоих глазах бегали огоньки, рот расплылся в улыбке. Этот образ вжился в мою память навеки. О чем мы тогда говорили? Кажется, припоминаю. О Ниа. Говорили, какой он умный. Говорили об Эле, да и о всякой ерунде, которая только лезла в наши невинные головы. Свечка потухла из-за нашего смеха, зажигалки с собой не было (ты ведь еще не курил). Тогда я запаниковал, но ты прижал меня к себе и поцеловал…. Не в губы конечно, в лоб. Как хорошо было мне тогда, я прижался к твоей груди, ты гладил меня, успокаивая. Ту ночь я не забуду никогда. Мы стали, наверное, лучшими друзьями. И сейчас я надеюсь увидеть в тусклом свете огня твое радостное лицо….
Проходили годы. Вот я начал осознавать свои чувства. Началось это тогда, когда мы пошли купаться. Было лето, первый день июня. Ты снял с себя одежду, показав мне стройное, мускулистое, рельефное тело. Я же стесненно открыл худощавые руки и острые плечики. Тогда из-за солнца у меня появились веснушки, и ты сказал, что у меня красивое лицо и телосложение.
Я всегда волновался, когда ты неосторожно касался моих губ своими тонкими пальцами, обнимал за талию. Мне было сложно бороться с этим. Но чувства, те искренние чистые чувства проявились позже.
Был солнечный день, и ты сказал, что нашел необычайно красивое место. Мы без раздумий пошли туда. Мне открылась поляна всевозможно разных полевых цветов. Ты лег на траву и попросил сесть меня рядом. Я сел. Ты много говорил (что для тебя редкостно). Говорил о любви, об одиночестве. Тогда мы задумались, какие девушки нам нравятся и кто. Ты предпочел блондинок с голубыми глазами и длинными ресницами, а потом взглянул меня и сказал, что, таких, как я и даже предложил побыть с тобой какое-то время. Представляешь, какой ужас тогда меня охватил? Я отказался, а ты все перенес в шутку. Но я видел, что ты был расстроен. Это меня подтолкнуло.
Ну а потом ты знаешь. Слезы, боль….
Стоит ли говорить, как сильно все переменилось после смерти Эль? Мы выросли. Я уже не был тем милым мальчиком с большими доверчивыми глазами. А ты… ты забился в себе. Как будто кто-то высосал из тебя все счастье. Сигареты, алкоголь, женщины, убийства – так ты жил. А я? Я стал раздражителен и властолюбив. Чувство любви закрылось внутри меня и покрылось железной оболочкой. Если в юности я случайно мог сказать, какой ты хороший, беспричинно обнять, то, повзрослев – нет. Я же наоборот потыкал тобой и капризничал по любому поводу. Но иногда, когда ты спал, я открывал малюсенькую щель в бетонной двери, где скрывалась моя любовь. Даже эта щелка выпускала столько любви, что я был готов уехать с тобой куда угодно лишь бы быть с тобой. Так я сильно тебя любил.
Любил? Нет, люблю….».

Письмо второе.

«Дорогой Мэтт,
Стоит ли говорить тебе, что моя жизнь ничтожна и бессмысленна? Каждый день мой я живу только ради тебя. Это уродливое солнце, это небо, люди – ты их любил. И только поэтому я продолжаю на них смотреть. Мне трудно дышать, Мэтт. Как будто горло перекрыла ядовитая плесень. Я не могу больше наслаждаться воздухом. Не могу улыбаться. Не могу смеяться. Наверное, ты бы не хотел видеть меня таким, да? Жалкое существование день за днем. Утром кошмары, днем пить, вечером пить, ночью пишу тебе. Это все.
Я люблю тебя. И я хочу к тебе. Видеть тебя я могу только в своих больных снах. Твой образ…. Мне его не забыть. Прости за сентиментальность. Но я больше не могу.
Ты не заслуживал этого. Ты единственный, кто не заслуживал этого. Почему, тот, кто никогда не ценил жизнь, должен жить? Я хочу умереть. Вчера я пытался это сделать. Но ничего не получилось. Неужели это ты меня заставляешь жить и искать счастье?
Ты неправ.
Мое счастье это только ты.
Я стараюсь, Мэтт. Я заставляю себя жить. Ведь ты этого хотел.
Глоток. Еще один. Алкоголь помогает забыться. Вот я уже ничего не чувствую. Рука дрожит. Сердце бешено колотится. Мэтт…черт, я же люблю тебя.
Я хочу быть с тобой. Услышать твой голос. Увидеть твое спокойное лицо.
Сколько бы я не просил Бога, сколько бы я не плакал, ты ведь не вернешься, так? Эта реальность…я не могу с ней смириться. Я почти опустил руки. Мэтт.
Ты наверное рассмеешься из-за всего что я тебе написал. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Эта квартира похожа на комнату в психбольнице. Желтые стены, которые уже неделю не видели света, вещи пропитанные запахом сигарет и покрытые пылью. Все это дорого мне, но в то же время я не могу здесь находиться.
Выхожу на ночную аллею. Свежий воздух. Но чертова плесень никак не может выйти наружу. Бутылка пива в одной руке, в другой сигарета.
Ночью всегда можно расслабиться. Ночью всегда легче, и порой невольно вспоминаются старые деньки вместе с тобой. Да. Ты был единственным человеком, который понимал и никогда бы не предал меня. Другие парни в нашей банде оставались только из-за денег. Но ты…я всегда знал, что они тебе не нужны. Сейчас хочется верить в то, что тебя удерживал именно я. Немного по-детски, правда? Может, это алкоголь во всем виноват?..
Чтобы ты сейчас сделал, увидев меня? Возможно, сел бы рядом и молча вглядывался в даль, время от времени робко сжимая пальцы.
Мне всегда казалось, что ты что-то хочешь мне сказать.
Но ты не успел. Это больно.
Все чувства внутри меня иссохли. Как будто я выпил хорошую порцию купороса. Только осталась ноющая безнадежная тяга к тебе.
Я больше не могу ни о чем думать. Не могу. Мне не хватает сил.
Этот проклятый мир не имеет никого значения. Он пуст для меня, если в нем нет тебя, Мэтт».

Письмо Третье.

«Дорогой Мэтт,
Сегодня я снова обнаружил себя в полночь на балконе. Ветер, самый сильный ветер, который мне довелось чувствовать, пронзил меня насквозь, заходя под футболку и трепля волосы. Я стоял долго. Холод не чувствовался, хотя я был словно лед.
Сейчас я в последнем метро, поеду хоть куда, но только не обратно в нашу квартиру. Лампочка гаснет. Дребезжит свет. Рябит в глазах и кажется я вижу тебя. Нет, это всего лишь мое воображение.
Снова сердце изнывает от боли. Почему? Почему мне не хватило смелости тебе признаться раньше? Почему? Я трус…
С каждым днем я становлюсь слабее. Руки трясутся, голова мутнеет, мысли перемешиваются. Здесь, при езде в одиночестве, я могу хоть как-то отрезвиться. Боль – к ней я привык. Страх – это неважно. Важен лишь ты и все. Сколько раз я прокручивал воспоминания с тобой, твой образ, твои глаза, волосы, губы, твою смерть. Но все бесполезно. Жизнь бывает лишь раз. Что я сделал в этой жизни?
Ничего.
Прости, нет сил больше думать о «если бы», о том что я ничто. Я не нуждаюсь в еде, сне, поддержке, только в твоей любви. Но в то же время я знаю, что не смогу быть никогда прощен. Эти чувства, о которых я каждый день пишу тебе, не покидают меня ни на секунду.
Тазом чувствую железный и холодный предмет. Зачем он мне нужен? Ты знаешь. Да, я сделаю это. Ведь это мое последнее и единственное желание и выход.
Человек так слаб. Одна пуля в голову и все. Но моя пуля – это мой подарок и сокровище. Губы расплываются в слабой полуулыбке. Сегодня все закончится.
Почему я не сделал этого раньше? Наверное, не хотел тебя подводить, но я уже сказал, что устал.
Кто-нибудь вспомнит обо мне? Вспомнит Мелло, белобрысого мальчишку из приюта, вечно хотящего быть впереди всей планеты, впереди Ниа, быть примером для тебя. А может, вспомнят Мелло, парня в черной одежде, с пистолетом в руке и с бандой плохих парней за спиной. Мелло, который потакал всеми и даже тобой. Но кто-нибудь вспомнит Мелло такого, как сейчас?
Вспомнят ли вообще меня? Похоронят ли рядом с тобой или лучше с тобой, чтобы наши иссохшие тела тлели вместе?
Очевидно, нет.
Я не останусь ни в чьих мыслях, только каллиграфическим почерком «Мелло, 2 года, поступил 13 ноября 2000 года» в пыльном и никому не нужном журнале приюта, а может и еще мелким шрифтом в местной газете справа в маленькой колонке «Криминал», «Найден труп молодого мужчины в районе Синдзюку, ранение пулей в голову, возможно самоубийство».
Вот и все. Я уже сказал тебе все, Мэтт.
Я иду к тебе».